Правила

публикации

Требования

к материалам

Приветствуем вас на страницах сайта журнала

"Этнос и право"!

ОБЫЧНОЕ ПРАВО МОРДВЫ В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ВОЛОСТНОГО СУДА

 Баринов В.В., аспирант НИ «Мордовский Государственный университет им.Н.П. Огарёва. E-mail: barinoff.vic@yandex.ru

Аннотация: Статья посвящена анализу отдельных юридических обычаев мордовского народа, применявшихся волостными судьями. Автором проанализированы архивные материалы, взятые из Государственного архива Пензенской области, Центрального архива Нижегородской области и Республики Мордовия, сделаны собственные выводы.

Ключевые слова: крестьяне, волостной суд, обычай, судопроизводство.  

MORDOVIAN`S COMMON LAW IN PRACTICE OF VOLOST COURT

 Barinov V.V., postgraduate student. Place of study: The National Research Mordovian State University of a name of N.P. Ogarev

Annotation: Article base on analysis of some mordovian`s law customs. Separate archiev materials, which contain in State archive of Penza region, Nizny Novgorod region and Republic of Mordovia are analyzed by author, own conclusions are drawn.

Keywords: peasants, volost court, custom, legal proceedings.

 Условия организации и деятельности волостной юстиции, учрежденной «Общим положением о крестьянах…» от 19 февраля 1861 г. неоднократно реформировались. Практика же применения волостными судами обычая в качестве источника права сохранялась вплоть до установления советской власти. Порядок применения местного обычая волостным судом первоначально определялся в ст. 107 «Общего положения о крестьянах…», предусматривавшей, что в случае отказа сторонами по делу от примирения и отсутствия правоустанавливающих соглашений волостной суд обязывался «решить дело на основании местных обычаев и правил, принятых в крестьянском быту».

В периоды реформирования волостной юстиции на протяжении 50 лет проблема применения местного обычая в качестве источника права считалась приоритетной, поскольку определяла, по существу, роль и дальнейшую судьбу волостного суда как сословного органа крестьянского правосудия.

В отношении крестьян Российской империи действовал особый правовой режим, способствующий формированию самобытной отрасли так называемого «крестьянского права»^[1]. Обычное право складывалось в рамках полного подчинения крестьян помещикам, вследствие чего гражданский быт сельских жителей, а равно различные правоотношения оставались в стороне от воздействия позитивного права^[2].

Введение законодателем в содержание «Общего положения о крестьянах…» нормы, указывавшей на применение местных обычаев волостными судами при рассмотрении дел, вызывало в среде дореволюционных юристов споры по вопросу соотношения обычного и позитивного права. Отдельные юристы полагали, что обычай должен составлять основу законодательства либо дополнять его. Так, С. В. Пахман отмечал, что большая часть населения Российской империи, в особенности в гражданских правоотношениях, руководствовалась не нормами позитивного права, а правилами, «слагавшимися путем обычая и во многом не согласными с началами законодательства», причем законодатель наделил такие правила юридической силой, предоставив волостным судам право выносить решения по спорам крестьян на основании местных обычаев^[3]. Оппоненты данного мнения утверждали, что внесение народных обычаев в закон представлялось нежелательным потому, что «обычаи простонародья образуют собой мир младенческого правосознанья, пережитый уже нацией в смысле высшего культурного класса»^[4].

Гарантом и толкователем обычного права выступала крестьянская община, формировавшая народное правосознание. Общину мордовских селений составляли большие и малые индивидуальные патриархальные семьи. Число членов первой нередко доходило до нескольких десятков человек^[5]. Основной деятельностью семьи являлось земледелие в трехпольной форме^[6]. Патриархальный признак мордовской семьи проявлялся в том, что ее главой обычно являлся самый старший мужчина. Ему принадлежало право заключать различного рода сделки, вести переговоры от лица семьи, представлять семью перед общиной, церковью и органами власти, он отвечал за свой дом перед начальством, платил подати и нес повинности^[7]. На женщине же в мордовской семье лежали обязанности по уходу за домом, приготовлению пищи, жатве и прополке сельскохозяйственных культур, а также по воспитанию детей. По словам просветителя мордовского народа М. Евсевьева, женщины в семье были бесправны, и данное их положение сохранялось вплоть до Октябрьской революции^[8].

К концу XVIII в. официально все мордовское население, проживавшее на территориях Пензенской, Тамбовской, Нижегородской и Симбирской губерний, приняло христианство (православие)^[9]. Восприняв русское православие, мордовский народ переосмыслил его, приспособил к своему укладу жизни, в результате чего сформировался мордовский вариант православия на бытовом уровне, представлявший собой русское православие применительно к мордовскому язычеству^[10]. Мордва стала практиковать русские православные юридические обычаи для нормативного закрепления фактов рождения, заключения брака, смерти и т.д. В рамках же правосудия в качестве доказательства правдивости показаний сторон, стали использоваться такие атрибуты, как распятие и икона. На них давались клятвы. Также в мордовских селениях в рамках волостного судопроизводства применялись различные формы «божьего суда», включая клятвенную присягу. По свидетельству М. Н. Любощинского крестьяне, Дракинской волости Спасского уезда Тамбовской губернии утверждали, что при разбирательстве в суде, «коли других доказательств нет», применяется «божба»; в Атюрьевской волости «божба» допускалась, когда «один скажет другому, чтобы побожился, и если другой побожится, то первый отступается от дела»; в Барашевской волости присягу не принимали^[11].

При разрешении споров крестьян важная роль у мордвы отводилась общине. Она являлась хранителем обычаев и основой неофициальных судилищ. К примеру, в Дракинской волости крестьяне, кроме волостного суда, имели в селениях «свой суд – старосты со стариками»^[12]. Община являлась гарантом справедливости выносимых крестьянскими судами решений. Случалось, что за правонарушения небольшой тяжести крестьяне приговаривались к штрафу в пользу мира. Так, в 1879 г. судьи Ичалковского волостного суда Нижегородской губернии Василий Фролов Кулаков, Дмитрий Вечканов и Иван Пустынников поясняли, что во время разбора жалобы старшего унтер-офицера Антона Назарова, которой просил удовлетворить его взысканием с крестьянина села Ичалки Дмитрия Назарова за «обругание им паршивым и поганым солдатишком», по показаниям свидетелей Петра Дороненкова и Павла Четвергова оштрафовали Дмитрия Назарова на 50 копеек и объявили, что приговор будет обращен в пользу мирских сумм, а не в пользу Антона Назарова, так как убытков через обругание его он никаких не потерпел, «однако решением истец остался недоволен»^[13].

Нарушение обычно-правового уклада жизни общины в мордовских деревнях влекло назначение различных мер наказания, включая «срамные». К примеру, за неоднократное «нарушение спокойства» в селе мордвин мог быть навсегда изгнан из него. Так, в 1871 г. в Дракинском волостном суде слушалось дело крестьянина Б. на односельчанина М. «об обиде сына его С.». Волостной суд удовлетворил иск Б., а крестьянина М. признал «вполне виновным», причем «М. был судим волостным судом 8 или более раз, обществом признан в дурном поведении и во всех отношениях каверзного характера». В связи с этим, волостной суд постановил: «За такое нарушение тишины и спокойства в обществе подвергнуть его денежному взысканию три рубля серебром в пользу обиженного мальчика С. с внушением ему, М., что если он еще дозволит себе оскорбить кого-либо, то будет изгнан в конец селения и поставлен пред правительством как человек, нетерпимый в обществе»^[14].

В ходе волостного судопроизводства влияние обычая на исход дела по большей части проявлялось в делах о наследстве и брачно-семейных спорах. На территории современной Республики Мордовия обычный порядок наследования имущества у мордовского народа был аналогичным с русскими. Однако имелись особенности, присущие мордве.

Женщины-вдовы в мордовских селениях в случаях, если умерший муж был отделен от семьи, вступали в наследство за сына, если же были бездетны либо имели дочерей, принимали наследство на себя. В случаях, если умерший муж был не отделен от семьи, то вдова получала его часть наследства на ребенка мужского пола, в иных случаях отстранялась от наследства^[15]. Примером данного порядка наследования служит следующее гражданское дело: вдова Р. просила дозволить ей посеять хлеб на участке земли, оставшейся после смерти ее мужа В., чего не позволял ей крестьянин П.^[16] Ответчик П. показал, что истица от него отделилась с сыном от прежнего брака, а от их брака детей нет, поэтому землей на душу брата он желал пользоваться сам. Волостной суд, рассмотрев все обстоятельства данного дела, пришел к выводу: «Землю на душу покойного В., бездетного, предоставить в пользу братьев П. с обязательством их платить за оною подати и повинности»^[17].

Дракинский волостной суд по-иному трактовал подобный мордовский обычай. Так, 23 ноября 1871 г. была заявлена жалоба крестьянина Л. к снохе своей Н. о том, что они «во избежание вражды и ссоры между собою желают миролюбно разойтись, имение же их просят разделить между собой без притеснения». Волостные судьи указали, что хотя обстоятельства дела подлежат рассмотрению сельского схода, «но, уважая его просьбу и миролюбное согласие», постановили следующее: «Предоставить в пользование снохе Н. один амбар, находящийся на дворе, семь заметов с сараями и плетень на дворе, остальное же все оставить в пользовании Л., хлеб же, находящийся на гумне и в поле, разделить на две части, и постановление это по записке в книгу считать конченным»^[18].

Случалось, что после смерти крестьянина-домохозяина единственными наследниками признавались его несовершеннолетние дети. Согласно обычаям над ними назначалась опека, причем в мордовских селениях опекуны назначались сельским сходом либо сельским старостой с учетом мнения старейшин. Опекуны были обязаны охранять права наследников на имущество от посягательств со стороны третьих лиц. Бывало же, когда нерадивые попечители пользовались наследством детей, а при достижении ими совершеннолетия не спешили его возвращать. В данных случаях волостные суды принимали сторону опекаемых и тем самым утверждали действие крестьянских обычаев.

Крестьяне деревни Варнаевой Вознесенской волости Темниковского уезда Иван и Василий Михайловы Лесковы устно заявили волостному суду 7 июля 1908 г. что «по смерти деда их Николая, а затем сына оного Василия Лескова осталась надельная земля на 2 души и усадьба в деревне Варнаевой». Единственными и законными наследниками были истцы, что удостоверено обществом крестьян деревни Варнаевой в приговоре от 9 мая 1908 г. и Вознесенским волостным правлением от 26 июня 1908 г. № 978. Спорной землей пользуются «односельцы Сергей Семенов и Петр Федоров Веденькины, коим земля была передана обществом до возраста наследников». Истцы просили указанный земельный надел изъять у ответчиков в свою пользу^[19]. Ответчики пояснили, что «лет 35 тому назад общество крестьян д. Варнаевой силой наделило на них надельную землю на две души, оставшуюся по смерти Николая Лескова, деда истцов, так как тогда платежи за землю были больше и никто добровольно землю не брал»^[20].

Свидетель крестьянин деревни Варнаевой Николай Павлов Васьков пояснил, «что надельная земля на две души осталась по смерти Николая Лескова, и в силу наследства и по местным обычаям таковая должна принадлежать Ивану и Василию Лесковым, родным внукам покойного Николая Лескова». Веденькину земля «была передана обществом на время до возраста сирот». Павел Павлов Васьков свидетельствовал: «Я не помню, когда передавало общество землю на 2 души Николая Лескова Веденькиным, знаю лишь то, что земля на 2 души покойного Николая Лескова должна принадлежать Ивану и Василию Лесковым, как ближайшим родственникам, в силу существующего местного обычая». Михаил Андреев Лесков, что «земля покойного Николая Лескова на 2 души должна принадлежать Василию и Ивану Лесковым как ближайшим родственникам покойного – внукам». Сельский староста д. Варнаевой Михаил Андреев Гришков дал такие же показания^[21].

Рассмотрев обстоятельства дела и представленные истцами документы, выслушав стороны и свидетелей, волостной суд установил: «Приговором и удостоверением установлено, что надельная земля на 2 души и усадьба, оставшаяся по смерти Лескова, должна принадлежать единственным наследникам оного: Ивану и Василию Лесковым. Ссылка Веденькиных на то, что они пользуются землей около 35 лет, значения не имеет, так как закон о давности для волостного суда необязателен и земля им была передана на время»^[22]. Волостной суд определил: «Присудить крестьянам деревни Варнаевой Ивану и Василию Михайловым Лесковым от односельцев Сергея Семенова и Петра Федорова Веденькиных надельной земли, как полевой, так луговой, усадебной и огородной, на две души»^[23].

По общему правилу при рассмотрении дел, связанных с имуществом опекаемых лиц, волостные судьи иногда склоняли стороны к миру, чем и заканчивалось дело. Так, в Атюрьевском волостном суде слушалось гражданское дело, согласно материалам которого опекун А. и мать малолетнего О. «отыскивали» с Н. и А. имение, оставшееся после смерти отца малолетнего Н. «Опекун А. и мать О. иск свой прекратили мировой сделкой с обязательством Н. и А. уплатить в пользу малолетнего за часть имения, оставшегося после смерти отца, 43 рубля серебром»^[24].

Бывали случаи, когда после смерти крестьянина наследником его имущества являлись сестры в силу отсутствия других членов семьи. Посторонние же лица мужского пола при таких обстоятельствах всячески посягали на открывшееся наследство, пользуясь женской беззащитностью. В данных случаях волостной суд принимал позицию прямой наследницы и отстранял посягающих. К примеру, 15 января 1876 г. волостные судьи Ичалковского волостного суда слушали прошение крестьянской девицы, проживавшей в Дивеевском женском монастыре, Елизаветы Евстигнеевой Русяевой. Родной покойный ее брат Родион Евстигнеев Русяев в 1875 г. купил у священника села Рождествено Василия Амасийского корову за 25 рублей серебром и после покупки скончался. Деньги за корову выплатил продавцу крестьянин села Ичалки Роман Максимов Кулясов деньгами, вырученными от продажи конопляного семени, крестьянину Алексею Семенову. Кулясов присвоил корову себе. В доказательство иска Русяева представила свидетелей крестьян села Ичалки Дмитрия Гаврилова Ганкина, Алексея Алексеева Андронова, Григория Федорова Русяева, Михаила Егорова Русяева. Ответчик для доказательства своих доводов пригласил священника села Рождествено Василия Амасийского. Истица просила судей «корову, находящуюся у Кулясова, возвратить ей как принадлежащую по наследству» ^[25].

Свидетель крестьянин Дмитрий Ганкин пояснил, что «покойный Родион Русяев приходил к нему и, когда он был жив, дома показывал ему эту самую корову, которая куплена у священника Амасийского». Алексей Андронов свидетельствовал, что «покойный Родион Евстигнеев при нем лично посылал Михаила и Григория Русяевых отобрать от крестьянина Романа Кулясова купленную им на свои деньги корову». Михаил и Григорий Русяевы объяснили, что «покойный действительно их посылал к Кулясову за коровой, которая находится по настоящее время у Кулясова, и даже ему, Григорию, отдавал эту самую корову за похорон, но они тоже за него не почили»^[26].

Выслушав всех свидетелей, волостной суд решил «от крестьянина Романа Максимова Кулясова корову отобрать и вручить ее девице Елизавете Русяевой, а если корова эта, боже сохрани, помрет или произойдет над нею какое-либо происшествие еще у крестьянина Кулясова, то он должен уплатить ей, Русяевой, заплаченную за нее цену двадцать пять рублей, а в случае недобровольной его уплаты означенных денег или невыдачи коровы Русяевой, то описать у него имущество и продать с торгов и вырученными деньгами удовлетворить ее, Русяеву»^[27].

В целях снятия разногласий по разделу наследственной массы мордва практиковала составление завещаний, причем они имели юридическую силу в случае их подписания священнослужителем села и удостоверения волостным правлением^[28]. Крестьяне утверждали, что «споров по таким завещаниям не возникало» и «волостному суду не приходилось разбирать дела по ним»^[29].

Действие обычного права в мордовских селениях, наряду с наследственными правоотношениями, получило распространение в брачно-семейных отношениях супругов и детей. Заключение брака у мордвы представлялось одной из основных обязанностей человека, долгом, вследствие исполнения которого укреплялась хозяйственная значимость семьи, поскольку брак приносил новых работниц – жен, а также был условием продолжения хозяйства в последующих поколениях^[30].

Мордовские обычаи в полном объеме регламентировали порядок вступления молодоженов в брак, а также дальнейшее его существование, включая определение прав на добрачное имущество супругов, семейные разделы и т.д. Так, в мордовских селениях, расположенных на территории современной Республики Мордовия, «приданого» не было, напротив, существовал обычай, согласно которому «жених давал деньги отцу невесты, который расходовал их обыкновенно на наряд невесты»^[31]. По утверждению крестьян, сумма такой «кладки» зависела от красоты и состояния здоровья невесты. «Если по смерти отца останется что-нибудь из этих денег, то остаток идет к той дочери, за которою он их получил»^[32].

Действие патриархальных традиций в мордовских семьях не влекло за собой приобретение прав домохозяина на добрачное личное имущество жены. Родители невесты перед заключением брака снаряжали ее, передавали лучшие вещи, украшения, домашнюю утварь. В случае расторжения брачного союза такое имущество оставалось у жены. Случалось, что крестьяне не желали мириться с данным порядком и обращались в волостной суд для раздела совместного имущества, однако последний судил на основании обычаев и поддерживал права женщины.

В Атяшевском волостном суде в 1873 г. слушалось дело о недействительности сделки в форме продажи мужем пяти золотых с головного украшения жены без ее согласия. Жена А. Т. в объяснении своей позиции указала, что «деньги коплены и пришиты прабабкой ее по матери Анной», в связи с чем волостной суд постановил обязать ответчика И. К. Т. возместить своей жене семьдесят пять рублей или же предоставить «три золотых катерининских, да десять крестовых рублевиков серебряных». Кроме того, суд решил «дать ему 18 розог и арестовать при правлении на два дня, если наказания принять не захочет…чтобы впредь с чужим добром умел врачаться»^[33].

Аналогичным образом было прекращено гражданское дело, рассмотренное Атюрьевским волостным судом в 1871 г., по материалам которого крестьянка Г. просила взыскать с крестьянки С. 2 рубля серебром за самовольное удержание 3 холстов. С. показала, что она не отдает холст бывшей своей снохе потому, что «Г. обязана выплатить ей 4 рубля серебром, употребленные во время свадьбы»^[34].

Волостной суд определил: «От крестьянки С. отобрать два холста, принадлежащие, по ее показанию, Г., которой вручить по принадлежности ей, а в иске в 4 рубля серебром со снохи Г. С. отказать»^[35].

В случае смерти бездетной жены муж был обязан все ее личное имущество возвратить прежней семье, где оно поступало не в общую собственность дома, а матери умершей^[36]. Исключением из общего правила являлся скот, «который, во всяком случае, делается собственностью мужа»^[37].

Случалось, что после смерти жены муж присваивал ее имущество и требовал у родителей умершей возврата ее личных вещей. Данные споры рассматривались волостным судом, который примирял стороны и делил имущество на основании существовавших мордовских обычаев. В 1871 г. в Дракинский волостной суд была заявлена жалоба крестьянина К. о том, что после смерти жены его М. остались 2 золотых шелковых платка, стоившие шесть рублей, и другие вещи, которые находятся у матери покойной жены Е.^[38]Истец просил «означенные вещи от тещи Е. отобрать и вручить ему». Волостной суд, рассмотрев все обстоятельства дела, указал, что «вещи, находящиеся у Е., отданы по принадлежности К., а находящиеся у него, К., вещи, т.е. полушубок, одна овца и прочие, взяты Е., следовательно вещей как у тех, так и у других ничего не оставалось». В связи с этим судьи постановили: «Жалобу, заявленную К., оставить без последствий»^[39].

Свадебная церемония для мордвы являлась мероприятием, требовавшим немалых денежных затрат, в связи с чем существовали обычаи, прямо запрещавшие отказываться от заключения брачного союза в ходе приготовления к нему. При рассмотрении в волостном суде семейного спора крестьян села Верхиссы Инсарского уезда выяснилось, что жених отказался от заключения брака из-за того, что будущая супруга неоднократно встречалась с фельдшером из села Исса. Волостной суд взыскал с жениха убытки, а также «за бесчестную славу на девку, им пущенную», взыскал «10 рублей в ее пользу» и приговорил к десяти ударам розгами, «чтобы впредь девку не срамил»^[40]. Тот же волостной суд взыскал с крестьянина, отказавшегося дать благословение на заключение брака его дочери с односельчанином из-за якобы «дурной болезни» последнего, 20 рублей и 10 рублей за «бесчестье»^[41].

Случалось, когда после внесения добрачных взносов свадебная церемония отменялась. При таких обстоятельствах потерпевшая сторона обращалась в волостной суд, принимавший решение о возмещении либо возврате переданного имущества. Так, в 1871 г. в Атюрьевском волостном суде крестьянин Н. просил взыскать с П. 13 рублей 50 копеек, израсходованных им при сватании у П. дочери, а также 25 рублей за «бесчестие» дочери из-за отказа жениха заключить брачный союз^[42]. Рассмотрение дела закончилось мировой сделкой с обязательством крестьянина П. возместить крестьянину Н. убытки в размере 13 рублей 50 копеек^[43].

В случаях, препятствовавших заключению брака по объективным причинам, суд отказывал в удовлетворении исков. В селе Кемешкир Пензенской губернии жених отказался от заключения брака из-за болезни. Отец невесты обратился в волостной суд, потребовав взыскать с семьи жениха убытки. Волостной суд не удовлетворил исковые требования просителя и освободил отца жениха от какой-либо компенсации за причиненные расходы^[44].

В конце XIX – начале ХХ в. нередким явлением в мордовских селениях стали семейные разделы. Основной их причиной было вступление в брак членов семьи мужского пола – сыновей домохозяина. Большие размеры семьи, затруднявшие управление ею, теснота дома, ссоры, недоверие к главе семьи, стремление вести собственное хозяйство вынуждали молодоженов обустраивать собственный быт и делить имущество отца^[45].

По утверждению крестьян Темниковского и Спасского уездов Тамбовской губернии, «разделы при жизни отца случаются часто, по большей части из-за семейных несогласий», «поссорится семья – сей час сыновья кричат делиться»^[46].

Добровольные разделы семейного имущества сопровождались определенными обычаями. Домохозяин клал на стол хлеб с солью, зажигал лампады, и члены семьи молились за благополучие нового хозяйства, чтобы рождались дети и плодился скот, а также чтобы боги не отвернулись от новой семьи^[47].

Быт во вновь образованной отделившейся мордовской семье был значительно проще, свободнее по сравнению с большой патриархальной семьей. Домохозяин новой семьи становился равноправным членом общины и участвовал в разрешении сельских вопросов. Жена также получала большую свободу и самостоятельность^[48]. В целом же патриархальные традиции сохранялись, главой семьи становился молодой муж – домохозяин.

Бесправное положение в мордовской крестьянской семье, сопряженное с нередкими буйствами и пьянками главы семьи, вынуждали молодых жен убегать из дома к родителям. Согласно обычно-правовым воззрениям мордвы такой уход был недопустим и срамил домохозяина. Бывало, когда жена уходила к родителям, ее муж приезжал за ней на лошади и, привязав ее за волосы к оглоблям, вел домой^[49].

Домашние конфликты в крестьянских семьях были нередким явлением. Волостные судьи поддерживали патриархальные традиции при рассмотрении таких споров и удовлетворяли требования мужа. Так, Атяшевский волостной суд в 1873 г. вследствие ухода жены из дома из-за «буйства» мужа постановил «взыскать с родителей жены в пользу мужа пять рублей 20 копеек проторей и убытков, а жену вернуть мужу немедленно». Однако, учитывая воспитательно-предупредительный характер судебного разбирательства, во время слушания судьи «щуняли» мужа и учили его, как жить с женой, чтобы она в следующий раз не уходила^[50].

Бывали случаи, когда волостные судьи при рассмотрении проступков мужей, выражавшихся в избиении жен, принимали сторону потерпевшей. Такие решения были исключением, однако встречались. Так, 4 сентября 1871 г. волостной суд Дракинской волости, выслушав жалобу, заявленную крестьянином Ж. на сына Б. о причинении им побоев дочери его Н., определил ее «заслуживающей уважения, так как это подтверждено свидетелями, но, принимая во внимание сознание Б., волостные судьи решили взыскать с него за обиду девушки Н. пять рублей и оными удовлетворить просителя»^[51].

В рамках волостного судопроизводства обычно-правовыми инструментами процесса у мордвы являлись клятвенная присяга и «грех пополам». Жребий же в сознании мордвина был несправедливым основанием прекращения спора и нередко вызывал еще большую вражду между односельчанами. Интересен случай исполнения решения Старошайговского волостного суда Инсарского уезда Пензенской губернии с применением «жребия», произошедший в 1909 г., где, согласно обстоятельствам дела, волостной суд постановил: «Ветряную мукомольную мельницу, состоящую в общем владении крестьян села Николаевка Кирея Усова и Ивана Дудкина, с одной стороны, Леонтия и Михаила Демидовых – с другой, по жребию или на любках предоставить во владение одной из сторон с тем, чтобы сторона, получившая мельницу, уплатила противной стороне деньгами 100 рублей».

Стороны указали, что процедура «жребий» прошла с нарушением обычно-правовых воззрений^[52]. Конфликт же был разрешен только в уездном съезде.

Обычно-правовые воззрения мордовского народа на справедливое судопроизводство, включая волостное, базировались на общинном принципе жизнедеятельности мордовской деревни. Мордва придавала юридическому обычаю особую роль при разрешении семейных конфликтов, разделе наследственного имущества, установлении опеки как над несовершеннолетними лицами, так и над стариками-расточителями. Вместе с тем на основе проанализированных архивных документов делается вывод о том, что мордовские крестьяне волостному суду предпочитали неофициальные органы правосудия. Такой выбор являлся следствием глубокого осознания традиций семьи, доверия и уважения к старикам в селе.

 Список использованных источников

1.  Административное дело Пензенского губернского присутствия по представлению Инсарского Уездного Съезда с делом и жалобой крес. села Николаевки Леонтия и Михаила Демкиных, Демидовых тоже, на постановление Уездного Съезда о неправильных действиях Старо-Сивильско-Майданскаго вол. старшины Солдатова по приведению в исполнение решения Старо – Шайговского волостного суда // ГА ПО. Ф. 53. Оп. 1. Д. 1083. - 23 л.

2.  Бытовая культура мордвы / Н.Ф. Мокшин [и др.]. – Саранск: мордов. кн. изд-во, 1989. – 144 с.

3.  Гражданское дело об отобрании надельной и усадебной земли, принадлежащей крестьянам деревни Варнаевой Вознесенской волости Темниковского уезда Лесковым Ивану Михайловичу и Василию Михайловичу, у крестьян той же деревни Веденькиных Сергея Семеновича и Петра Федоровича, самовольно ими захваченной, и передаче её законным владельцам Лесковым // ЦГА РМ. Ф. 139. Оп. 1. Д. 8. - 87 л.

4.  Евсевьев М. Мордовская свадьба / М. Евсевьев. – Саранск: морд.кн.изд-во, 1959. – 266 с.

5.  Исаев И.А. История государства и права России / И.А. Исаев. – М.: Юрист, 2004. – 797 с.

6.  Маркелов М.Т. Избранные труды / М.Т. Маркелов. – Саранск: Поволж. центр культур финно-угор. Народов, 2009. – 281 с.

7.  Мухин В.Ф. Обычный порядок наследования у крестьян (к вопросу об отношении народных юридических обычаев к будущему гражданскому уложению) / В.Ф. Мухин. - СПб.: тип. прав. сенат., 1888. – 331 с.

8.  Об отмене решения Ичалковского волостного суда по жалобе крна с. Ичалок Романа Кулясова о неправильном присуждении ко взятию у него коровы в пользу Русяевой // ЦА НО. Ф. 69. Оп. 651. Д. 9. – 9 л.

9.  Об отмене решения Ичалковского волостного суда по делу о взыскании штрафа 50 к. с крестьянина с. Ичалок Дмитрия Назарова // ЦА НО. Ф. 69. Оп. 651. Д. 21. – 14 л.

10.  Пахман С.В. Обычное гражданское право в России (юридические очерки): в 2-х т. / С.В. Пахман. - СПб.: тип. 2 отд.собств. е и в.канц. 1877. – Т.1. – 463 с.; 1879. – Т.2. – 410 с.

11.  Сушкова Ю.Н. Этноправосудие у мордвы. – Саранск: Изд-во Мордов. ун-та,2009. – 576 с.

12.  Сушкова Ю.Н. Этноправосудие у мордвы в конце XIX начале ХХI в.: автореф. дис … докт. ист. наук / Ю.Н. Сушкова. – Чебоксары: ЧГУ им. И.Н. Ульянова, 2009. – 47 с.

13.  Труды комиссии по преобразованию волостных судов. Тамбовская губерния. – СПб: Типография собств. Е.И.В. Канцелярии, 1873. Т1. 851 с.