ДЕНИСОВ С.А.

ИСКАЖЕНИЯ ХАРАКТЕРА ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА ОТЕЧЕСТВЕННЫМИ ИСТОРИКАМИ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА

 

Место работы: Гуманитарный университет г. Екатеринбурга.

 

Аннотация. Большевистское государство использовало законодательство для создания своего позитивного имиджа. Оно наполняло законодательство пропагандистским материалом. Историки государства и права некритически подходят к этому материалу. Они продолжают воспроизводить старые пропагандистские формулы и распространять мифы о большевистском государстве.

Ключевые слова: строительство большевистского государства, учебная литература, мифы в правовых актах.

 

DENISOV S. A.

DISTORTIONS OF THE NATURE OF STATE BUILDING BY DOMESTIC HISTORIANS OF STATE AND LAW

 

Abstract. The Bolshevik state used the legislation to create its positive image. It filled the legislation with propaganda material. Historians of the state and law approach this material uncritically. They continue to reproduce old propaganda formulas and spread myths about the Bolshevik state.

Key words: construction of Bolshevik state, educational literature, myths in legal acts.

 

Предметом данного исследования являются материалы учебных пособий по истории отечественного государства и права, описывающие процесс формирования в России большевистского государства. Автором были изучены 7 учебных пособий по истории государства и права России. Изучение материала производилось с позиции аксиологического и социологического подхода.

Не секрет, что отечественная наука истории государства и права России опирается в основном на философию юридического позитивизма.  Это полностью  идеалистическая концепция, не желающая ни чего знать о реальной правовой жизни. Она требует строго придерживаться изучения тех норм, которые официально озвучило государство и закрепило в указанных им формах права. Это превращает ученых в пересказчиков тех законов, которые принимает государство. Позитивизм эффективно использовался государством коммунистов для создания себе позитивного имиджа, совершенно не отражал его настоящий облик. Правовая политика государства коммунистов была насквозь лицемерной. С.С. Алексеев говорит о создании этим государством «двухэтажного права» [1: 499-512]. Нормы официально принимаемых законов часто выполняли только рекламные цели и не действовали на практике. Правовое регулирование осуществлялось часто посредством норм, имеющих форму подзаконных актов, правовых обычаев, политических доктрин, правовых  прецедентов. Значительная часть нормативных актов имела секретный характер. Эти нормы реального права нейтрализовали нормы законов и конституции. Таким образом, исследователи, изучающие только законы, превращаются в имиджмейкеров государства, которые нехотя или умышленно обманывают наблюдателей, выдавая «фасадную» правовую политику государства за ее реальную политику. Позитивисты искажают саму суть науки «история государства и права». Они превращают ее в историю законодательства.

Большевики были талантливыми пропагандистами. Они превратили все свое законодательство в систему пропагандистских брошюр, написанных не юридическим, а пропагандистским языком, нацеленным на манипуляцию общественного сознания. Отечественные историки часто некритически относятся к этому языку. Пересказывая нормативные акты этим языком, они нехотя (а кто-то и специально) превращают науку в идеологию искажающую действительность, занимаются рекламой большевистского государства.

Учебник по истории государства и права периода власти коммунистов должен содержать такой же словарь, который создается при описании «Русской правды». Он должен разъяснять, что за термином «власть Советов» стоит власть руководства большевиков. За словом «партия» стоит партеобразное объединение бюрократии и ее клиентелы и т.д.

К сожалению, многие историки государства и права не овладели современными знаниями политологии и социологии, которые можно использовать для описания большевистского государства. Административное по своему типу государство, широко применяющее манипуляцию массовым сознанием, они называют «диктатурой пролетариата». Сформированное им административное общество они называют социалистическим. По роду своих занятий историки всегда смотрят в прошлое и не могут усвоить новые концепции, объясняющие это прошлое. У ряда современных историков так и не произошло расколдовывание мира. Они по-прежнему находятся в плену созданных большевистской пропагандой мифов и сами распространяют эти мифы среди молодого поколения. Понятно, что старшее поколение историков государства и права, обласканное коммунистами и их государством, не может не быть им благодарным за то, что они позволили им подняться по социальной лестнице. Поэтому они продолжают служить (как Фирс в пьесе А.П. Чехова «Вишневый сад») своим бывшим и давно потерявшим власть хозяевам. Они не в состоянии смотреть на них критично.

Старшее поколение историков, казалось бы, изучало диалектико-материалистическую философию, но совершенно не усвоило ее основ. Люди не отличают изменение формы и сущности государства, отказываются учитывать взаимосвязи между государством и социально-экономической основой, на которой оно возникает и действует. В учебниках, написанных при власти коммунистов, описание каждого этапа отечественного государства начиналось параграфом о социальной основе, на которой оно строилось [6: 26-265]. При описании становления большевистского государства историки отказываются видеть, что оно формируется и укрепляется по мере создания нового административного класса, во главе которого стоит группа большевиков (олигархия). Этот класс, по мере укрепления своего политического и идеологического господства становится экономически господствующим. Процессы эти уже описаны в учебниках по общей истории [9: 192-193], но игнорируются историками государства и права. Отечественные историки государства по прежнему не рассматривают возникшую после октября 1917 г. новую бюрократию как класс и политику этого класса выдают за конфликт между передовыми рабочими и консервативным крестьянством [2: 552]. Государственная политика, проводимая новой бюрократией, называется О.И. Чистяковым политикой пролетариата [8: 17].

Игнорирование диалектико-материалистического подхода позволяет части историков-позитивистов отказаться от постановки вопроса о сущности государства, которое строили большевики. Другие историки, все еще преданные старому административному классу, продолжают свою пропагандистскую миссию. Они, как и раньше, называют административное государство, строящееся большевиками пролетарским [8: 14,22; 10: 38,76,94], рабоче-крестьянским и даже социалистическим [8: 56,59]. Ю.П. Титов заявляет: «Победа пролетарской революции в России привела к установлению диктатуры пролетариата» [5: 262]. Стешенко Л.А. и Шамба Т.М. называют его даже народным [11: 38].

В.И. Ленин был талантливым пропагандистом. Это он придумал спрятать захват власти группой большевиков за «ширмой» диктатуры пролетариата. При этом под пролетариатом понимались все, кто поддерживал власть новой бюрократии: разночинцы, рабочие, солдаты, люмпены (в том числе уголовный элемент). Управлять этой массой было легко, поскольку она была неимуща, неграмотна и отзывчива на лесть. Ее стали называть передовой силой общества. Новая большевистская бюрократия стала выдавать себя за авангард пролетариата. Многие отечественные историки «попались на этот крючок». Они фактически продолжают исходить из того, что большевики были «бессеребренниками» и не имели ни каких эгоистических интересов. «Все для народа!». Только некоторые историки приводят слова оппозиционеров о властолюбии В.И. Ленина, о том, что «он был равнодушен к страданию и горю конкретного человека, конкретного народа» [11: 42-43,45].

Часть отечественных историков отказалось от марксовской идеи о двух сторонах сущности государства. Они не ставят вопроса о том, насколько полезно было России возникновение большевистского государства и его политика. Ответ на этот вопрос очевиден. Возникновение этого государства принесло России неисчислимые беды. Гражданская война унесла жизни около 12-13 млн. человек, принадлежащих к разным сословиям. А войну эту организовали большевики, уцепившиеся за власти и отказывавшиеся ее делить даже с социалистами (меньшевиками и эсерами). С.Г. Кара-Мурза пытается оправдать большевиков. Они, якобы не хотели войны [4: 338-340]. Но всем очевидно, что они не хотели делиться властью с кем бы то ни было. Власть была священным идолом, которому они молились, за который готовы были отдать свою жизнь и тем более жизни миллионов людей. Война большевиков и тех, кого они сумели мобилизовать на свою поддержку против тех, кто активно выступал против их власти, некоторые историки называют «подавлением сопротивления свергнутых классов» [5: 306]. Интересы новой бюрократии представляются как классовая борьба с буржуазией. И это не смотря на многочисленные факты того, что большевики фактически боролись с представителями партий, которые так же претендовали на выражение воли рабочего класса [10: 109-189].

Большевики разрушили экономику страны, а затем восстанавливали ее самым неэффективным способом, жестоко эксплуатируя рабочих и крестьян, опираясь на принуждение и манипуляцию их сознанием. Это государство систематически грабило крестьян и морило голодом рабочих. Большевистская бюрократия, склонная к авантюризму, сама создавала массу проблем для страны, а затем объявляла себя ее спасителем. Историки пишут о борьбе большевиков с голодом [8: 33], который организовала сама новая бюрократия в ходе экспериментов над страной.

Учебники по истории государства и права часто игнорируют вопрос о реально возникающем после октября 1917 г. политическом режиме, форме правления и государственном устройстве. Они не обладают критическим подходом и их вполне устраивают ярлыки, которые на себя навесило это государства.

В свое время В.И. Ленин придумал скрыть власть большевиков за формулой «Республика Советов» [3: 185]. Этот хитрый прием оказался колоссально живуч и осознанно или неосознанно продолжает применяться до сих пор. В России диктатура пролетариата «была установлена в форме республики Советов» – пишет Ю.П. Титов [5: 262]. О.И. Чистяков постоянно прячет власть большевистской бюрократии за пропагандистскими терминами «власть Советов» или «Советская власть» [8: 31]. Этот термин довольно эффективно искажает всю политику большевиков по государственному строительству. «Основной задачей местных ВРК, пишет О.И. Чистяков, - было упрочение Советской власти на местах» [8: 32,33]. «Советы становились органами, регулирующими всю местную жизнь» – пишет О.И. Чистяков [8: 32,33]. За этой формулой надежно спрятана эгоистическая политика большевиков по укреплению своей власти в стране.

Само название созданного большевиками государства (Советская Республика, а затем Советская Федеративная Социалистическая Республика), несет пропагандистский смысл. Наиболее употребляемым как в науке, так и в обиходе обозначением большевистского государства остается наименование его «Советским государством» [4: 324-386; 5: 262-316; 7: 185-204; 9: 190; 11: 38,61]. Это название полностью искажает его сущность и форму, скрывает власть новой большевистской бюрократии.

Часто историки государства не уделяют должного внимания органам власти партеобразного объединения большевистской бюрократии и ее клиентелы, которые фактически пришли к власти после свержения Временного правительства в России. Они не акцентируют внимание на том, что партия большевиков после захвата власти перестала быть партией. Она перестала быть частью общества. Ее аппарат управления превратился в основу государства. По мере становления этого аппарата и захвата им власти в стране рождается новая бюрократия из разночинцев, рабочих и крестьян, люмпенов, которая является господствующим классом, умело манипулирующим массами. Об этом пишут общие историки [9: 194], но совершенно умалчивают историки государства и права.

Историки не критично употребляют слово «партия»: «партия решила», «партия заняла позицию», «партия осуществляла власть», «правящая партия» [4: 326; 5: 262; 9: 191]. Это слово – просто символ, искажающий действительность. Все решения принимались руководящим органом партеобразного объединения бюрократия. Другие звенья аппарата, и тем более рядовые члены этой организации, в условиях централизации и железной дисциплины безропотно исполняли решения олигархической группы вождей этой организации. Некоторые историки утверждают о введении «партийной диктатуры» [2: 584]. Но диктатура была не партии, а аппарата партеобразного объединения большевистской бюрократии.

В рамках позитивистского подхода историки государства и права вместо изучения становления новой бюрократии из большевиков продолжают описывать формирование фасада государства в лице Советов [2: 548-553; 7: 188-189; 8: 25-33; 11: 35-41]. Они ни как не могут понять, что становления аппарата партеобразного объединения большевиков это и есть формирование скелета нового государства, а Советы – это всего лишь «шкура», его прикрывающая. Формирование нового государства связано вовсе не с декларацией власти Советов («триумфальным шествием советской власти по стране») а с укреплением господства аппарата партеобразного объединения новой бюрократии, с проникновением его во все уголки страны, с укреплением его власти во всех сферах жизни общества. Полновластие новой бюрократии из большевиков или даже отдельных личностей в регионах О.И. Чистяков прячет за словами о полновластии Советов [8: 32]. «На местах власть принадлежала областным, губернским, уездным, волостным съездам Советов» - утверждает Ю.П. Титов [5: 304]. Историки предпочитают ограничиваться описанием лишь «вершины айсберга», скрывая от студентов подводную деятельность большевиков. При этом ни кто не читает сегодня курса истории большевистской организации, ее преображение в партеобразное объединение бюрократии и ее клиентелы, как основы всего российского государства в 1917-1991 гг.

Значительная часть учебного материала в учебном курсе по истории отечественного государства по-прежнему направлена на изучение формирования Советских органов и их действий. Историки не хотят признать, что Второй съезд Советов был всего лишь «муэтзином», который «прокричал с минарета» о приходе новой власти. Все «великое» значение съездов Советов сводилось к легализации власти большевистской олигархии. Конечно, они имели значение и для легитимации власти большевиков, для осуществления их агитационной политики. Делегаты съездов уезжали на места с большим пакетом пропагандистской литературы в виде разработанных большевистской олигархией и одобренных депутатами декретов. Хитрости большевиков продолжают использоваться для ведения в заблуждения современных студентов. Ю.П. Титов доказывает, что Второй съезд Советов юридически оформил не власть большевистской олигархии, а «диктатуру пролетариата в форме Республики Советов» [5: 269]. Фасад власти он выдает за ее сущность.

Недостаточное внимание в учебниках по истории государства и права уделяется деятельности большевиков, направленной на подчинение себе Советов, объединении их под своим руководством и манипуляции ими [2: 548-552; 4: 329-335; 11: 63-75]. Совершенно скрыл захват власти большевиками под прикрытием Советов Ю.М. Панихидин [7: 188]. О захвате Советских органов сообщается только в связи с проведением через ВЦИК решения большевиков об открытом изгнании из них представителей всех партий в июне 1918 г. [2: 552; 4: 332]. Захват большевиками Советов некоторые исследователи называют «улучшением и совершенствованием местных советских государственных органов» [11: 63].  Некоторые манипуляции со Вторым съездом Советов описаны О.И. Чистяковым [8: 11-12]. Одновременно он и Ю.П. Титов доказывают, что этот съезд эффективно имитировал представительство всех регионов страны и был надежным прикрытием власти большевиков [5: 269; 8: 12].

Спрятав власть большевиков за слово «Советы», историки называют всю деятельность по борьбе с захватчиками «антисоветской деятельностью» [4: 335; 8: 12,33]. Это воспроизводство старого пропагандистского приема, который использовали большевики с момента захвата власти [10: 174]. Всех своих противников они называли антисоветчиками или контрреволюционерами. Историки как бы забыли, что значительные группы общества выступали под лозунгом «За Советы без коммунистов». Борьба новой большевистской бюрократии с обществом, которое отвергало их власть, иногда называется историками «борьбой с реакционными элементами», чисткой органов от «враждебных и морально неустойчивых элементов», «демократизацией аппарата», борьбой против «контрреволюции» [5: 272, 277-278]. В этом проявляется явное сочувствие историков новой бюрократии в лице большевиков.

Часто историки государства и права придают актам, издаваемым Советскими органами власти, совсем не то значение, которое они имели. Они отказываются признать, что принятые Вторым и Третьим съездом Советов декреты – это всего лишь пропагандистские брошюры для мобилизации масс (в первую очередь солдат и крестьян) на поддержку власти большевиков. Они не имели ни какого регулирующего значения, и выполняли роль «бесплатного сыра в мышеловке». Перечисляя благодеяния оказанные большевиками (принятие декрета о мире, о земле, о социализации земли), они не поясняют, что последние не собирались выполнять данные им обещания [2: 544]. Новая бюрократия, мечтавшая о мировом господстве, не собиралась вести страну к миру, не собиралась отдавать крестьянам землю, не собиралась давать права трудящимся. Ее идеалом было огосударствление всех благ в стране, которое историками называется «социализация» или «национализация» [2: 553].

Историки не показывают, что действия съездов Советов и ВЦИК были всего лишь движениями кукол марионеток, которые управлялись большевистской олигархической группой (вначале в согласии с руководством партии левых эсеров). «Съезд избрал Всероссийский Центральный комитет» – пишет Ю.П. Титов [5: 270]. И.А. Исаев настаивает, что Второй съезд «создал руководящие государственные органы» и «принял правовые акты, имевшие конституционное, основополагающее для новой власти значение» [2: 543]. На самом деле съезд всего лишь согласился с выбором сделанным ЦК РСДРП(б) и руководством левых эсеров.

Многие историки утверждают, что не органы партеобразного объединения большевистской бюрократии, а съезды, ВЦИК и СНК были высшими органами власти и управления в России. Они продолжают распространять миф о том, что фактически марионеточный съезд Советов обладал всей полнотой власти в стране [5: 304; 7: 189]. О.И. Чистяков отказывается признавать, что ВЦИК и СНК были производны от центрального руководства партеобразного объединения большевистской бюрократии и утверждает, что СНК был подотчетен ВЦИК [8: 28]. Историки умалчивают о законорегистрационном характере Съездов Советов и ВЦИК. С.Г. Кара-Мурза утверждает, что Второй съезд Советов «сразу приобрел характер законодательного органа» [4: 329].

Ю.П. Титов объясняет концентрацию нормотворческой функции в руках СНК не олигархической формой правления, а стремлением создать работающий государственный аппарат [5: 304]. Правящая группа была настолько узкой, что не могла даже найти людей, которым можно было бы передать часть власти. В.И. Ленин присутствовал как в ЦК РКП(б), так в СНК и Совете Обороны.

Позитивистский формализм проявляется в заявлениях некоторых историков о том, что с 10 ч. утра 25 октября 1917 г. и до 5 ч. утра 26 октября высшим органом власти в России был ВРК Петроградского Совета [5: 263, 267-268]. По факту эти заговорщики (на современном языке – хунта) правила только на части территории Петрограда. В остальных частях страны власть осуществляли прежние органы государства. ВРК Петрограда так же можно назвать незаконным вооруженным формированием (организованной преступной организацией), захватившим власть в Петрограде и действовавшим в интересах олигархической группы, руководящей партией большевиков (еще партии до захвата власти и превращения в новую бюрократию). Ю.П. Титов разбирается, чьим был органом ВРК Петроградского Совета: ВЦИК или СНК [5: 268]. Хотя ответ лежит на поверхности. Это был орган ЦК РСДРП(б), захватившей с его помощью и под его прикрытием власть в Петрограде и затем распространяющей ее на всю страну. Все эти размышления историков понятны. Они пытаются легализовать учреждения, созданные большевистским руководством.

Сокрытие власти аппарата партеобразного объединения большевистской бюрократии происходит за названиями созданных им организаций, которые некритически повторяют историки. Вооруженные отряды, которые большевики создают на местах для удержания власти в своих руках и защиты ее, в том числе, от рабочих и крестьян, называются рабочей милицией [5: 273-274, 282]. Ю.П. Титов утверждает, что милиция являлась не инструментом большевиков, а органом диктатуры пролетариата [5: 274]. Органы репрессий, создаваемые большевистским государством, историки называют правоохранительными органами [7: 195-196]. Под прикрытием назначения судей и формирования революционных трибуналов местными Советами большевики создавали органы репрессий, имитировавшие правосудие. Через подчиненные им Советы большевики формировали следственные комиссии и коллегии обвиняемых. Все это не всегда разъясняется в учебниках истории государства и права [5: 276].

Все историки обращают внимание на Декрет об уничтожении сословий, но ни чего не говорят о введении новой дифференциации общества, где высшее социальное положение занимала коммунистическая бюрократия (новое «дворянство»), а представители старых господствующих классов превращались в подобие касты отверженных (шудр). Все население было разделено на касты в зависимости от полезности для административного государства, его высшей бюрократии. Л.А. Стешенко и Т.М. Шамба признают: «Социальное происхождение стало определяющим фактором при приеме на работу, поступлении в вуз и т.д.» [11: 61]. Не уделяют должного внимания историки принципу формирования кадров государства по преданности выше стоящему руководству, которое формулировало единственно правильные идеи. Те, кто не успевал за сменой идей (или не умел колебаться вместе с «линией партии»), оказывался «под откосом».

Введение характерного для Востока принудительно труда историки называют трудовой повинностью и оправдывают это необходимостью борьбы с паразитическими слоями общества [2: 553, 557-558]. Л.А. Стешенко и Т.М. Шамба называют переход к принудительному труду, характерному для феодализма, социалистическим принципом [11: 97]. Социалистическими преобразованиями и переходом к плановой экономике называет А.И. Исаев авантюры большевиков с попыткой введения всеобщей редистрибуции, типичной для административных государств Востока [2: 554]. Превращение новой большевистской бюрократии в экономически господствующий класс осуществляется в ходе установления полного экономического контроля над всем населением через запрет торговли и распределение всех продуктов питания посредством карточной системы и трудовых книжек. Крестьянам запрещалось ввозить продовольствие в города. С помощью голода большевики пытались принудить всех работать на себя. Это один из признаков феодально-бюрократической экономики, которую создавали большевики. Борьба с самообеспечением населения продовольствием называлась борьбой со спекуляцией, которая получает полное одобрение ряда историков [5: 278].

При описании государственной политики большевиков в первые годы их власти в учебниках истории недостаточно внимания уделяют пропагандистскому аппарату и в целом политике манипуляции сознанием населения. А между тем, эта политика была даже более важной, чем производимое насилие. Не следует забывать, что большевистское государство, в отличие от всех предыдущих, опиралась в своей деятельности на обман масс. На активную агитационную работу большевиков обращает внимание Ю.П. Титов [5: 265]. Л.А. Стешенко и Т.М. Шамба приводят слова П.Б. Стурве о том, что Ленин «использовал безумие русского народа» [11: 44].

Сторонники административного государства постоянно выдают действия нового аппарата большевистской бюрократии за инициативу трудящихся, за деятельность пролетариата. «В народных массах усилились требования перехода власти к Советам…» – пишет О.И. Чистяков [8: 10,17]. Везде слово «бюрократия» у О.И. Чистякова заменяется словом «пролетариат» [8: 14,22]. Действия части крестьян, обманутых большевиками, он называет переходом их к «сознательной политической жизни» [8: 26]. Захват большевиками власти в стране он называет «революционным творчеством масс» [8: 26]. «Невиданный в истории процесс революционного творчества масс охватил все области государственного строительства и общественной жизни» – утверждает Л.А. Стешенко и Т.М. Шамба [11: 63]. Советскую идеологию подхватил С.Г. Кара-Мурза, который, не смотря на все сведения о том, как большевики навязывали населению страны свою власть под названием «советская власть» [10], утверждает: «Советское государство устраивал народ, которому была близка сама идея Советов как типа соборной власти» [4: 325]. «Рабочие и крестьянская беднота изгнали из Советов как врагов народа правых эсеров и меньшевиков» – пишет Л.А. Стешенко и Т.М. Шамба [11: 73]. Бурное нормотворчество местной бюрократии Ю.П. Титов называет «необычной творческой активностью населения» [5: 277].

Некоторые историки при изложении материала не отказались от использования старых пропагандистских приемов, широко используемых коммунистической бюрократией России, которые можно назвать «письма трудящихся в поддержку партии и правительства». Эти письма, естественно, организовывала сама коммунистическая бюрократия. Л.А. Стешенко и Т.М. Шамба для восхваления политики большевиков по разгону Учредительного Собрания и замены его Третьим Всероссийским съездом Советов ссылаются на наказы, резолюции и приветствия трудящихся, выражавших полное доверие съезду и требовавших «крепко защищать власть Советов» [11: 67].

В последнее время историки вместо традиционно применяемых ранее слов «масса», «пролетариат», трудящиеся» стали применять слово «народ» [11: 38-39]. Скорее всего они не знают, что словом «народ» обозначается сознательная часть населения. А к бессознательной части населения, которая легко управляется вождями лучше применять слово «масса». Власть народа образует демократию, а власть массы – охлократию. В.А. Дмитренко охлократию имевшую место в 1917 г. выдает за демократию [9: 174].

Учебники сторонников административного государства продолжают оставаться рекламными произведениями. Так, О.И. Чистяков расхваливает политику большевиков по огосударствлению земли. Он указывает, что они освободили крестьян от арендной платы за землю, от долгов крестьянскому банку [8: 17-18]. Но он ни чего не говорит о том, что они восстановили крепостное право и обложили крестьян оброком, а затем и барщиной (трудовая, гужевая повинность). Такого жестокого обращения с крестьянами, не знало даже царское самодержавие. Большевики узаконили ограбление крестьянами помещиков, а затем стали систематически обирать их самих. О.И. Чистяков и С.Г. Кара-Мурза, оставшиеся верными административному государству, оправдывают все его действия, в частности разгон Учредительного Собрания, который привел страну к гражданской войне [4: 334-335; 8: 24-25]. Ограбление имущих слоев населения О.И. Чистяков называет «налаживанием продовольственного дела» [8: 33]. О.И. Чистяков говорит о раскрепощении населения России в следствии отделения церкви от государства [8: 59], но ни чего не говорит, что оно сменилось новым закрепощением, осуществляемым с помощью коммунистической идеологии. Освободив детей от религиозного воспитания, большевики тут же навязали им свое коммунистическое воспитание, жертвой которого оказался сам Олег Иванович, который до конца жизни не смог избавиться от «пут» большевистской идеологии.

Советское законодательство использовало для описания государственного строительства терминологию, заимствованную на Западе. Таким образом, оно наклеивало западные «ярлыки» на аборигенные явления, которые только внешне напоминали западные прототипы. Как уже отмечалось, олигархическая группа, составляющая ЦК РСДРП(б), захватившая власть в стране, прикрыла ее названием «республики Советов». Историки продолжают твердить, что высшая власть в стране была не у большевистcкой олигархии, а у съезда Советов и ВЦИК [2: 548]. Даже советские учебники по истории КПСС показывают, что решения государственных органов в большей степени определялись расстановкой сил в правящей олигархии, а не волей депутатов Советских органов.

Новый формат империи, которую восстановили большевики почти в старых границах, они прикрыли красивым западным словом «федерация». Следуя за пропагандистскими документами большевиков, историки называют переформатированную российскую империю федерацией национальных республик [2: 553]. «Государство строилось как федерация национально-территориальных образований» – утверждают Л.А. Стешенко и Т.М. Шамба [11: 97]. За чистую монету они выдают «Декларацию прав трудящихся и эксплуатируемого народа», которая имела чисто пропагандистский характер и должна была скрыть захват власти большевиками на территории Российской империи под прикрытием власти Советов [2: 282-283]. Л.А. Стешенко и Т.М. Шамба утверждают, что эта Декларация установила «основы государственного строя страны» [11: 68]. Ю.М. Понихидин заявляет, что «Декларация прав народов России» заложила основы будущего федеративного устройства Советского государства». При этом он признает, что большевистская империя собиралась путем захвата территорий Красной армией [7: 191]. О.И. Чистяков пытается скрыть интервенционистскую политику большевистского государства и доказать, что автономные республики провозглашались снизу, «по непосредственному волеизъявлению самих трудящихся масс» [8: 60]. Отечественная теория государства не проводит разницы между федерацией и империей. А отличия достаточно просты. Федерация – это добровольное объединение народов, а империя – принудительное. Забота метрополии о развитии отдельных провинций вовсе не исключает имперской организации государственного устройства. Рано В.П. Дмитренко похоронил Российскую империю [9: 191].

Большевики заимствовали из западной политической культуры термин «гражданин» и использовали его для создания себе позитивного имиджа. С помощью принятия Декрета (от 10 ноября 1917 г.) они приклеили ярлык «гражданин» к своим подданным. Как известно, граждане могут быть только в республике. Монократическая и олигархическая форма правления поддерживаемая большевиками, неизбежно порождает только подданство. Позитивизм, проявляющийся в некритическом подходе к терминам, позволяет всем историкам называть подданных большевистского государства гражданами [4: 371; 7: 192; 8: 58-59]. Принятие Декрета является достаточным основанием для послушных государству позитивистов переклеить «ярлыки». Они легко по приказу государства «черное» готовы называть «белым», а «белое» «черным».

Царское самодержавие не хотело применять республиканский термин «конституция» к обозначению изданных им в 1906 г. «Основных государственных законов». Большевики пытались скрыть то, что строят обычное для Древнего мира административное государство. Поэтому для обозначения своего основного пропагандистского документа, принятого в 1918 г. применяли слово «конституция», заимствованное из истории буржуазных революций на Западе. Позитивизм историков государства и права не позволяет им понять и разоблачить подделку. Вслед за большевиками они называют конституцией те документы, которые имеют такое название [4: 369; 5: 304-306; 8: 54-61] или даже любые документы, претендующие на роль основного закона страны [5: 302; 7: 194; 11; 67, 86, 87-89, 98]. Историки не используют аксиологического подхода, согласно которому конституцией могут называться только нормы, закрепляющие суверенитет народа (социократию) и верховенство прав человека. Все остальное является жалкой подделкой под конституционализм.

Историки без пояснений передают пропагандистские лозунги, из которых состоит Конституция РСФСР, не разъясняют ту реальность, которая за ними стоит. Более того, некоторые из них доказывают, что те красивые декларации, что там присутствовали, действовали на самом деле. Так. Ю.П. Титов утверждает, что права подданных, которые были закреплены в Конституции РСФСР, были гарантированы на деле [5: 304-305]. Даже после выявления огромного количества фактов устранения свободы слова большевиками, О.И. Чистяков настаивал на том, что она якобы существовала [8: 59]. Ю.П. Титов оправдывает лишение буржуазии избирательного права и делает на этом акцент [5: 305]. Но он не обращает внимание на то, что большевики всему населению России оставили лишь одно право – голосовать в их поддержку.

Очевидно, что акт под названием «Конституция РСФСР» имел в первую очередь пропагандистское значение, в связи с чем одобрение его на Пятом съезде Советов не вызвало ни одного возражения среди депутатов. Однако, некоторые историки, пренебрегая реальностью, утверждают, что Конституция РСФСР закрепляла «устои новой государственности» [4: 369]. Они отказываются видеть, что она создавала только фасад этой государственности. Ю.П. Титов доказывает студентам, что она была нацелена на «укрепление диктатуры пролетариата», «успешную реализацию социалистических идей» [5: 302].

Поддерживая имитацию власти Советов, историки говорят о том, что Пятый съезд Советов принял Конституцию [4: 370]. Они отказываются признать, что он только зарегистрировал волю правящей большевистской олигархии.

Большевики осуществляли строительство своего тоталитарного административного государства под прикрытием взятой на Западе из марксизма идеи о построении социализма. Современные отечественные историки продолжают находиться в плену у распространяемого большевиками мифа и утверждают, что они действительно строили социализм [9: 178, 179; 11: 98].

Государственная собственность всегда являлась основой экономической власти административного класса в странах Востока. Для сокрытия перехода к практике государств Востока большевики прикрывали огосударствление имущества термином, заимствованным из демократических теорий Запада – «национализация». Этот термин означает, что имущество переходит в распоряжении нации, составляющей общество граждан. При отсутствии такого общества огосударствление приводит к экономической власти бюрократии. Историки государства и права, вслед за большевиками, называют огосударствление предприятий и другого имущества административным государством (превращение его в собственность корпорации бюрократии) национализацией [2: 553, 554-557; 4: 372; 5: 263; 8: 14; 11; 60, 70, 84, 97]. Огосударствление земли некритично представляется как превращение ее в общенародное достояние [8: 14,17-18]. Они не видят отличия между собственностью народа и собственностью недемократического государства [8: 17; 11: 37]. Ограбление церкви шло под лозунгом превращения всего ее имущества в «народное достояние». Сведения об этом даются без пояснений [11: 63].

Необходимо отметить гениальность большевистского руководства, которое сумело создать десятки мифов, которые живут до сих пор. Строительство традиционного для Востока административного общества и государства они умело выдали за создания новой системы. Историки продолжают верить, что в октябре 1917 г. «родился новый тип государства» [9: 190].

Необходимо отметить, что тексты некоторых учебников противоречивы. В одной части говорится на языке большевистской пропаганды. В другой – делаются пояснения, несколько разъясняющие ее суть и указывающие на реальное господство в стране аппарата партеобразного объединения новой бюрократии [2: 541-586; 5: 263-266; 11: 30-83]. Л.А. Стешенко и Т.М. Шамба пишут, что большевики создавали «культурно-просветительские учреждения, призванные насаждать коммунистическую идеологию» [11: 69]. Но просвещение и насаждение идеологии являются несовместимыми вещами. В.П. Дмитренко в одном месте пишет о национализации имущества, а в другом о мифе об «общенародной» собственности и развенчивает его [9: 186, 190, 193][1].

Итак, в значительной степени учебники по истории отечественного государства остаются сборниками мифов о становлении большевистского государства и продолжают искажать исторический процесс. Они скрывать реальную сущность и форму большевистского государства.

ЛИТЕРАТУРА:

1. Алексеев С.С. Право: азбука – теория – философия: Опыт комплексного исследования. М.: «Статут», 1999. 712 с.

2. Исаев И.А. История государства и права России. М.: Юристъ, 2002. 768 с.

3. История Коммунистической партии Советского Союза. М.: Политиздат, 1983. 784 с.

4. История государства и права России: Учебник для вузов. М.: «Былина», 2001. 528 с.

5. История государства и права России: учебник. М.: Проспект, 2011. 576 с.

6. История государства и права СССР. Ч. 1. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985. 279 с.

7. История отечественного государства и права: курс лекций: учебное пособие; 2-е изд., доп. и перераб. М.: Проспект, 2009. 304 с.

8. История отечественного государства и права: Ученик: в 2 ч. Ч. 2. М.: Юристъ, 2010. 511 с.

9. История России. ХХ век. М.: ООО «Издательство АСТ», 2001. 608 с.

10. Московкин В.В. Противоборство политических сил на Урале и в западной Сибири в период революции и гражданской войны (1917-1921 гг.). Тюмень: Издательство Тюменского государственного университета, 1999. 216 с.

11. Стешенко Л.А., Шамба Т.М. История государства и права России: Академический курс. В 2 т. Т. 2. ХХ в. М.: Издательство НОРМА, 2003. 480 с.

 

 



[1] История России. ХХ век. М.: ООО «Издательство АСТ», 2001. С. 186, 190, 193.