ЮРТАЕВА Е. А.
ЭТНИЧЕСКИЙ АСПЕКТ В ЗАКОНОТВОРЧЕСКОЙ ПРАКТИКЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
Место работы:
Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте
Российской Федерации (РАНХиГС).
Аннотация.
В статье исследуется опыт Российской Империи по апробации и закреплению в
законодательной деятельности способов и процедур, отражающих специфические
потребности правового регулирования в многонациональном, многоконфессиональном
обществе. Автор обращает внимание на признанную и поддерживаемую государством
принципиальную значимость для России учета в общегосударственном
законодательстве традиционных правовых норм и правовых обычаев, являющихся
наиболее действенным и авторитетным регулятором правовых отношений населяющих ее
народов.
Ключевые слова:
правовой обычай, обычное право, правовое регулирование, законотворчество, закон,
российские народы, этнос, государственная власть.
YURTAEVA E. A.
ETHNIC DIMENSION IN THE LAWMAKING EXPERIENCE
OF THE RUSSIAN EMPIRE
Abstract.
The article examines the experience of the Russian Empire including testing and
consolidation in legislative activity methods and procedures for solving
specific problems of legal regulation in a multicultural, multi-religious
society. The state recognized and supported the fundamental importance for
Russia reflect in the national lawmaking activity traditional legal norms and
legal customs, which are the most effective and authoritative regulator of legal
relations of the peoples inhabiting Russia.
Key words:
legal custom, customary law, legal regulation, lawmaking, law, Russian peoples,
ethnos, state power.
Возникновение законов, формирование юридической нормы, как и образование права в
целом – правовой политики, правовой идеологии, правового опыта – в разных
государствах складывается по-разному. Однако общим для всех государств и обществ
является то, что их источником служат общественные отношения, исторически
сложившиеся в рамках той или иной социальной общности на базе повсеместно
признаваемых общепринятых правовых установок. Собственно право – правовые нормы,
материализованные в законе – это лишь следствие исторически сложившихся правовых
отношений.
Законодательная деятельность как политическая функция государства
реализовывалась российской властью весьма специфически. Закон, санкционированный
государством, – это произведение российской власти довольно позднего времени.
Если принять во внимание, что общеобязательность государственно-утвержденного
нормативного правового порядка начала вводиться в XVIII в. повелениями Петра I
(которые в значительной своей массе были весьма и весьма одиозными по
содержанию), то общество в своих социальных практиках отнюдь не спешило
признавать за законом значение авторитетного нормативного регулятора. Начиная с
петровских времен разброс мнений по поводу соотношения позитивных и негативных
сторон в деле формирования государством общеобязательного законодательного
регулирования был весьма существенным. Главная причина таких диаметрально
противоположных оценок законодательного творчества государства лежала в
особенном восприятии правовой реальности, которая в общественном сознании не
отождествлялась и не могла отождествляться с одним только позитивным правом.
По социальному значению и по юридической силе закону как производному
государственной деятельности не уступал обычай. Обычай был законом, причем
законом приоритетного значения для регулирования отношений у населения с
традиционным укладом жизни, в том числе сельского. Если учесть, что сельское
население даже с началом активного переселения в города составляло более 86 %
(по сведениям 1912 г. [9]), то в масштабах страны дестинатором правового обычая
была подавляющая часть населения Российском Империи. Сферами, в которых
общероссийские законы были субсидиарным, а не основным регулятором общественных
отношений, были не только гражданско-правовые отношения или мелкие уголовные
дела с незначительным ущербом. Обычай регулировал и публично-правовые вопросы.
На всех окраинах империи – этнически разнородных, национально самобытных –
царская власть опиралась главным образом на местные обычно-правовые элементы и
поддерживала непрямые формы правления. Хотя, нужно признать, влияние правовых
обычаев со временем стало ослабевать, для некоторых категорий населения
(например, для того же сельского населения – крестьянства) исторический правовой
уклад жизни через обычно-правовое восприятие сохранял значение источника
регуляции вплоть до
В общественном сознании понимание правового регулирования гармонично сочетало в
себе нормы обычаев. В сравнении с нормами нравственными или религиозными,
правовые ограничения воспринимались именно как их минимальный уровень или низший
рубеж. Именно поэтому «государственный закон» вводился в структуру социального
регулирования постепенно, а усилиям власти по внедрению идеи о верховенстве
официально санкционированного акта правотворческой работы государства
противопоставлялось напоминание о том, «законы народа должны быть извлечены из
его собственных понятий, нравов, обыкновений, местных обстоятельств» [2]. На
протяжении всего XVIII в. (это нашло принципиальное отражение в
законодательстве) как «сквозное» нововведение в структуре правового
регулирования прослеживается согласование национальной традиционности во всех
проявлениях социальной жизни, включая правовую сферу, с поиском приемлемых новых
форм.
Из понимания того, что местный правовой уклад жизни имел у населения с
традиционными формами жизни превосходящее над законом значение, государство
исходило при установлении правил взаимодействия с присоединяемыми к России
территориями, в отношении жителей окраинных территорий России, инородцев. Так,
исключения из действия общероссийских законов допускались для инородцев,
казаков. Например, в 60-е гг. XVIII в. при выборах депутатов в Комиссию о
сочинении проекта нового уложения (т.н. Екатерининскую законодательную комиссию)
от казаков им было предписано действовать «сообразно с их обычаями». Так же на
использование обычно-правового «обряда выборов» были ориентированы оседлые
инородцы.
Екатерининская законодательная комиссия не достигла своей непосредственной цели
(подготовка с последующим обсуждением текста нового общегосударственного
уложения не была осуществлена), но ее состав, вопросы организации выборов,
статус депутатов продемонстрировали, как происходил учет интересов и
особенностей состава населения Российской Империи. В Екатерининскую
законодательную комиссию избирались депутаты не только от сословий (дворянства,
горожан, однодворцев, пахотных солдат и служилых людей разных служб), но
отдельно от государственных крестьян (как правило, покоренных народов Поволжья),
оседлых инородцев, казаков; право определять квоту для представительства в
Комиссии могло быть возложено и на местные администрации (как, например, у
казаков) [5].
Верно определить цели, методически правильно спланировать и осуществить
законодательную работу – одна из важных, если не самая важная часть
законоподготовительной работы. В начале XIX в., после более чем вековой и в
целом не достигшей цели по созданию нового общегосударственного уложения,
впервые признали целесообразным разделить всю работу на два этапа – на собирание
и консолидацию действовавших норм российского законодательства, а потом уже – на
устранение несогласованностей. Автором такой методики работы был редко
упоминаемый в литературе (в отличие от своего соратника и оппонента М.М.
Сперанского) Г.А. Розенкампф – фактический руководитель уполномоченной проводить
работу по ревизии и обновлению общеимперского законодательства Комиссии
составления законов [4]. Одним из главных этапов работы Розенкампф считал
подробное изучение действовавшего законодательства, включая правовые обычаи. На
основании полученных в Лейпцигском университете юридических знаний, через
выявление принципов права и теоретических основ традиционного российского
законосложения, он посчитал возможным составить новое не столько по содержанию,
сколько по структуре законодательство, но обязательно учитывая все традиционные
особенности российской правовой жизни. Розенкампф активно отстаивал
необходимость сохранения специфики права, действовавшего на окраинах империи, т.
к. совершенно обоснованно считал и стремился проводить эту мысль в своей работе,
что более правильным было бы знакомиться с особенностями местных законов
правоприменительным органам, в том числе центральным, высшим государственным
учреждениям, чем нерусскому населению признавать правильными чуждые их
правосознанию законы.
В российской законодательной практике закрепилось концептуальное обоснование
целого направления в создании российских законов (в документах они именовались
«частными»), которое предполагало учет местной специфики управления,
собственности, владения и уголовного преследования, которыми отличалась
государственно-общественная жизнь в отдельных «частях» государства – окраинных
или национальных губерниях, провинциях. «Принять в уважение» особенности
местного образа жизни и правовых обычаев жителей отдельных местностей, их
религиозные верования, язык, нравы, которые являлись действительными, а не
мнимыми общественными регуляторами, предполагалось с тем, чтобы для таких
местностей создавать законы, с одной стороны, соответствующие «местному
положению», а с другой – «основанные на общих началах права». Подготовка
«частных» законов планировалась в таком объеме, чтобы удовлетворить все
потребности в законодательном урегулировании «особых прав» губерний, городов и
др. [9].
Такая установка на «уважение» местной специфики общественной жизни, конечно,
затрудняла законодательную работу. В частности, приступая к подготовке проекта
закона, рассчитанного на общегосударственное применение, разработчики должны
были учитывать особенности действия тех или иных правил, ритуалов, сложившихся и
почитаемых, как минимум, в центральной России, Сибирских, Западных и Польских
губерниях, Финляндии, а позднее – Кавказских и Среднеазиатских губерниях.
Например, в начале деятельности по созданию процессуального законодательства в
сфере гражданского и уголовного судопроизводства предстояло выявить существующее
положение дел в данной сфере, соответствие судебной деятельности установленным
общим узаконениям, особенности практики, включая те, происхождение которых
объяснялось наличием особых правовых обычаев.
Как следствие выявленных местных особенностей и способ государственного
правового сопровождения управления в общегосударственном масштабе, а также у
отдельных групп российских подданных (напомним об их разделении по сословным,
национальным, вероисповедным признакам), в российской законодательной системе
заметную положительную роль сыграли, например, Устав об управлении инородцев 22
июля
В ходе организации работы по обновлению российского законодательства вставал
вопрос не только о «перекрестных» заимствованиях правовых институтов и норм
российских народов, но также и о заимствованиях из иностранных законодательств.
Вообще заимствование – это в целом необходимый элемент правового развития.
Исторических примеров, когда законодательный опыт одних народов (или государств)
служил известным правовым эталоном для других, предостаточно. Например, в конце
XIX в. комиссия по местному самоуправлению (т. н. кохановская) тщательно изучала
материалы по проекту земской реформы в Сибири, которые специально запрашивались
из Иркутска; в 1906 г. для изучения состояния дел с правами некоторых категорий
российских подданных комиссия, которая занималась составлением законопроекта по
уравнению прав отдельных народностей и уничтожению национальных ограничений,
запрашивала материалы об аналогичном законодательстве других государств (в
частности, австрийского закона о языках).
Однако отечественный социально-правовой опыт с неизбежностью привел к
правильному выводу о том, что всякое заимствование должно осуществляться на базе
и с учетом собственной национальной специфики. Было признано, что образцы
нормативного регулирования в других странах могут и должны быть примерами для
российской правовой регламентации, но никак не ее источником. Одинаковое
регулирование для стран и народов, различающихся хотя бы только оттенками
сформировавшейся в них культурной среды, не будет являться нормальным.
Национальное законодательство может стать действенным только при условии, что
оно реально отображает рациональную, ценностную и эмоциональную базу, которые
составляют стержень социально-культурной и политической жизни страны. Где-то в
законодательстве больше внимания объективно уделяется культивированию
добросовестности, где-то – охране человеческого достоинства, а где-то – и
человеческой жизни. «Верблюд в Бразилии недолго жил, и бобры, привезенные… из
Германии в Пруссию, …не могли быть долго», - писал автор исследования об общем
естественном праве, убеждая в крайней немногочисленности явлений, которые
одинаково могут быть оценены и восприняты разными народами и их сообществами
[1]. Условия жизни того или иного общества должны порождать законодательные
нормы, а не наоборот. Не обоснованный общественной потребностью закон в лучшем
случае может оказаться фикцией.
Вопрос о приемлемом объеме законодательных заимствований особенно остро вставал
во времена М.М. Сперанского; но и позднее законодательное «подражательство»
целиком изжито не было. Дефект российских законопроектов, который видели в их
«несамобытности», порождала практика создания кодифицированных актов Сперанским,
как известно, активно заимствовавшим законодательный материал из аналогичных
актов, действовавших в европейских государствах, а из также учебников немецких и
французских специалистов-правоведов (в частности, знаменитого Р. -Ж. Потье).
Замечания о непригодности для российского государственного опыта иностранных
законодательных заимствований чаще всего были обоснованными. «Нерусскость» или
«ненациональность» многих законов в XVIII в. или их проектов в начале XIX в.
виделась современникам в том, что использованные в них заимствованные
законодательные формулировки (статьи, нормы) не только не учитывали предыдущий
опыт российской правовой жизни, но предполагали наличие в России таких условий,
которые в реальности не существовали. Более позднее по времени стремление
калькировать зарубежный законодательный опыт из лучших побуждений также
позволяет высказать обоснованный скепсис. Например, когда на рубеже XIX-XX вв.
шла активная работа над проектом Гражданского уложения, было предложено
предусмотреть обязательную письменную форму гражданско-правового договора в
России. Это предложение опиралось на аналогичную зарубежную практику, хотя тогда
доля неграмотного населения составляла более 76 % от общего числа российских
подданных [6].
По общему правилу утвержденный и обнародованный закон становится обязательным
для применения на всей без каких бы то ни было изъятий территории страны. Но
обширность пространственных границ российской государственной территории и
особенности общественного быта этнических и других групп населения, которые
различались характером социальных связей (включая национальные и
конфессиональные), диктовала необходимость допущения не в качестве исключения, а
на правах общего правила, введение специальных норм о действии законов на
окраинах империи. Так, в статье 48 Основных государственных законов уже в их
первоначальном виде, включенном в Свод законов Российской Империи
Специальная работа по собиранию и систематизации местных правовых норм,
отражающих этнические и иные особенности российского населения, их гармонизации
с общероссийскими законами проводилась на протяжении всего XIX в. Успешной,
например, была кодификация местного законодательства о Сибири, проведенная с
1819 по 1847 гг. Тогда были утверждены «Учреждение о сибирских губерниях»,
несколько актов по вопросам управления и статуса сибирского населения: была
начата систематизация норм обычного права сибирских народов в сборниках под
названием «Свод степных законов кочевых инородцев Восточной Сибири» и «Сборник
обычного права сибирских инородцев Западной Сибири». С изданием общеимперского
Свода законов и распространением его положений на территории Зауралья и Сибири
эта работа была прекращена, а «Учреждение о сибирских губерниях» и уставы и
положения административного характера, утвержденные в
В «окраинных» российских губерниях, отличавшихся многонациональным составом
населения, планировали и проводили работу по собиранию местных актов, создавая
для этих целей специальные учреждения [7]. К середине 40-х гг. была в целом
завершена работа по составлению Свода местных узаконений губерний остзейских
(сборника местных законов, действовавших в трех прибалтийских губерниях –
Курляндской, Лифляндской, Эстляндской). Этот Свод предусматривал нормы, не
только отличные от общегосударственных, но допускал неодинаковое применение
местных норм в зависимости от специфики жизни в том или ином конкретном
губернском поселении. Две первые части Свода (регулировали преимущественно
публично-правовую сферу) были введены в действие в 1846 г., а в 1864 г. была
утверждена третья часть, регулировавшая часто-правовую сферу. Свод был издан как
дополнение к Своду законов Российской Империи.
«Особые своды» из местных законов и обычаев были составлены и в других частях
империи. В Бессарабии, например, после ее присоединения в 1812 г. к России, были
опубликованы и получили официальную санкцию действовавшие там византийские акты,
на Кавказе – гражданско-правовые акты царя Вахтанга, в Финляндии –
санкционировались действовавшие до присоединения Финляндии к России шведские
законы. За народом финского края было сохранено право руководствоваться местными
правовыми обычаями даже в случае их расхождения с общероссийским правом.
«Собрание действующих в Великом княжестве Финляндском изданных до 1855 г.
постановлений, которыми изменяется или объясняется общий закон сего края или
распространяются и точнее определяются содержащиеся в оном предписания»,
объединяло нормы, сложившиеся за более чем трехсотлетний период (с 1533 по
август 1855) систематизации правовых обычаев финского народа. Собственное
законодательство частично сохранялось в Польше: гражданские и торговые отношения
в Царстве Польском регулировались французскими гражданским, торговым кодексами,
австрийским, прусским или французским кодексами судопроизводства; для Польши
было специально разработано с учетом местных условий и введено в действие (в
1847 г.) Уложение о наказания уголовных и исправительных Царства Польского.
Исторический процесс отечественного законодательства в его позитивных
результатах – это, безусловно, специально юридическая профессиональная
деятельность, которую, однако, необходимо оценивать через призму не только
политических, но и традиционных социальных связей и на фоне специфической
многонациональной общественной среды.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Гисман М. О естественных законах // Утренний свет. 1780. Ч. IX, июль. С. 188.
2. См.: Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. СПб.: Фототипия и
типография А.Ф. Дресслера, 1914. С. 107.
3. Клеандрова В.М. Источники права // Развитие русского права в первой половине
XIX века. М.: Наука, 1994. С. 29-30.
4. См.: Корф М.А. Жизнь графа Сперанского. СПб.: Имп. публ. б-ка, 1861. T. 1. С.
147.
5. См.: Латкин В.Н. Законодательные комиссии в России в XVIII столетии:
Ист.-юридич. исслед. Т.1. СПб.: Изд-е Пентелеева, 1887. С. 250.
6. См.: Новая Российская энциклопедия: В 12 т. Т. 5 (1). М.: ООО «Издательство
«Энциклопедия», 2008. С. 166.
7. См.: Обозрение исторических сведений о Своде законов. СПб., 1833. С.183-185.
8. См.: Статистический ежегодник России. 1912 г. (Год девятый). СПб.: Издание
Центрального статистического комитета МВД, 1913. С. 57.
9. См.: Труды Комиссии составления законов. Ч. 1. СПб.: Печатано в типографии
Шнора, 1804. С. 29, 32.